sulerin | (no subject)

Русский «региональный» - как дырка от швейцарского сыра
Оксана Пахлёвская, Римский университет «Ла Сапиенца», Институт литературы имени Т.Г.Шевченко НАН Украины

Поднимаясь по трапу швейцарского самолета линии «Swissair», вы можете прочитать на борту название Швейцарии на четырёх языках. Понятно: Schweiz - на немецком, Suisse - на французском, Svizzera - на итальянском. На трёх государственных языках. Но также и: Svizra. То есть на четвёртом государственном языке.
Четвёртый государственный язык Швейцарии - швейцарский рето-романский (или романшский) язык. Это один из рето-романских языков, на нем говорит 0,5% (ПОЛПРОЦЕНТА!) швейцарского населения в Ретской долине. Это примерно 36 тысяч человек. Для сравнения: немецкоязычных швейцарцев - 63,9%, франкоязычных - 19,5%, италоязычных - 6,6%, остальные языки - 9,5%. В 15 году до Рождества Христова жителей Ретской долины завоевали римляне. Население латинизировалось. Изолированность альпийских долин, в которых развивалась эта речь, способствовала тому, что в трёх долинах возникло целых пять диалектов - это в то время, как в ареале не было никакого экономического или культурного центра, который бы помогал культивированию местных наречий. Поскольку из-за туризма и эмиграции язык чувствовал для себя угрозу, был создан кодифицированный вариант романшского языка (Rumantsch Grischun; по-немецки Bundner Romanisch). В 2003 г. местная администрация решила постепенно перевести на романшский язык все материалы, касающиеся начальной школы. К этому следует добавить важный аспект: фактически нет литературы на романшском языке, следовательно, функционирование и поддержание его полностью зависит от культурной и экономической политики государств (Швейцария, Италия), где проживают романшцы.
Таким образом, в Швейцарии все четыре языка являются национальными, то есть государственными. Романшский язык стал государственным в 1938 г., а с конца 90-х романшский также является официальным в отношениях Конфедерации с носителями этого языка. В швейцарских кантонах школьники обязательно должны учить с начальных классов язык кантона как первый и один из четырёх национальных - как второй. Кроме того, все больше распространяется изучение английского. Немецкий, французский и итальянский языки являются ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ в парламенте, в администрации и в армии. Это означает, что вся официальная документация Швейцарии составляется всегда параллельно на трёх языках - немецком, французском и итальянском, а по требованию - и на романшском. Романшский язык считается государственным только в ареале своего распространения. Однако от необходимости использования романшского языка в соответствующем ареале освобождаются ТОЛЬКО иностранцы.
В Швейцарии отвечают на том языке, на котором обращается человек: на итальянском - значит, по-итальянски, на французском - значит, по-французски. Так как большинство - немецкоязычное, то если собеседник не знает немецкого, его сразу спрашивают, на каком языке он предпочитает разговаривать: английском или французском. Граждане страны, которая имеет более одного государственного языка, генетически «разомкнуты» на освоение и восприятие других языков. Одна моя итальянская коллега - швейцарская итальянка по происхождению: она свободно переходит с немецкого на французский, на английский, на итальянский, на испанский, а также на польский, русский, украинский... И вдобавок - извиняется, если иногда не подберёт сразу какого-то украинского слова или не произнесёт его правильно.
Подобно Швейцарии, в Италии ладинский - другой вариант рето-романского языка - один из государственных, наряду с немецким и словенским. Ладинцы живут на севере Италии, в провинции Трентино-Альто-Адидже. Всех итальянских ладинцев в нескольких долинах среди Доломитовых Альп - плюс-минус 30 тысяч. В отношении ладинского языка ведётся целенаправленная политика его сохранения и поддержания. В 1975-1976 гг. возникли два (!) Института ладинской культуры, которые обслуживают... долины: «Majon de Fascegn» для Валь (долины) Фасса (в городке Виго ди Фасса) и «Micura de Ru» для Валь Гардена и Валь Бадиа (в городке Сан-Мартино ди Бадиа). С 1989 г. в администрации двух ладинских долин провинции Больцано в Альто-Адидже (где государственными языками, напомню, являются итальянский и немецкий) ладинский язык обязателен; с 1993-го его как обязательный ввели также в Валь ди Фасса. В провинции Тренто с 1993 г. он используется в детских садах и является обязательным в школах. Радио города Больцано ежедневно делает две передачи по 20-25 минут утром и вечером на ладинском языке.
Доктор Бернард Катомас (Cathomas) из швейцарской Ладинской лиги так формулирует семь обязательных задач для сохранения ладинского языка:
1. Этническая группа должна населять чётко обозначенную территорию.
2. Этническая группа нуждается в прочной экономической инфраструктуре, которая бы тормозила миграционные процессы. Ведь речь сохраняется в условиях стабильного проживания населения.
3. Язык этнической группы должен употребляться во всех формах общественной жизни (семья, школа, церковь).
4. Ладинский как родной язык должен изучаться не только в детских садах, но и в течение всего школьного цикла.
5. Язык меньшинства должен использоваться всеми средствами массовой информации (газеты, радио, телевидение), чтобы не раствориться в языке большинства.
6. Язык меньшинства нуждается в универсальной культуре, которая бы охватывала все формы человеческой деятельности и давала голос всем проявлениям жизни этнической группы.
7. Меньшинство нуждается в унифицированном письменном языке, который употреблялся бы во всех ключевых секторах общественной жизни (администрация, школа). (1)
Это лишь несколько штрихов из той гигантской работы, которая проводится в Европе - в ЕС, а также в странах, которые не являются членами ЕС (как Швейцария), но составляют часть европейской культуры. О европейской системе защиты языков национальных меньшинств можно было бы говорить также и на примере того, как решается проблема словенского и немецкого языков в Италии. Словенский - второй государственный язык, изучение которого обязательно в регионе с так называемым «особым статусом», то есть в котором существует компактное присутствие этой национальности - Фриули-Венеция-Джулия. Немецкий - второй государственный в Альто-Адидже: наряду с итальянским здесь обязательно употребляется немецкий, причем везде - в администрации, на дорожных и топографических знаках, вывесках магазинов, на официальных встречах. Можно привести и многочисленные примеры решения этих проблем в только что интегрированных в ЕС странах Восточной Европы, где вопросы меньшинств регулируются общими для членов ЕС - и достаточно жёсткими - законами.
Однозначно то, что в Европе любое региональное двух- и/или трёхязычие предусматривает три основных постулата: 1) каждый житель - уже не говоря о местной власти - соответствующих провинций страны ОБЯЗАН в равной степени владеть обоими (государственным и региональным) языками; 2) все действующие документы (прежде всего политические, административные, правовые и т.д.) имеют параллельный перевод на все имеющиеся в регионе языки, 3) со стороны государства осуществляется неуклонный надзор за соблюдением этих законов и защита (образовательная, информационная, правовая) пространства употребления этих языков. В синтезе: титульная нация всячески заботится о развитии языка и культуры своего меньшинства (или меньшинств), но ни при каких условиях не предусматривается случаев, когда меньшинство могло бы позволить себе не знать язык титульной нации.
Потому европейский опыт свидетельствует, что вопрос второго (третьего, десятого) государственного, официального или регионального языка является одним из определяющих показателей общего уровня культуры и образования нации.
Итак, когда некоторые руководящие мужи восточных и южных областей Украины, стремясь получить для русского языка статус «регионального» или «второго государственного», ссылаются при этом на Швейцарию (любимый пример!), или же вообще на европейское законодательство, то это выглядит примерно как приглашение какому-нибудь симфоническому оркестру сыграть концерт в джунглях перед каннибалами. Известно, что бы случилось: скрипичные струны сгодились бы на чистку зубов.

Из долин, зажатых Альпами, видится МАЛЫЙ МИР - мир тесный, густонаселённый, где много языков, культур, где есть проблемы меньшинств и миграции, где появляются все новые проблемы глобализации, проблемы встречи и столкновения культур, где необходимо вырабатывать стратегию всеобщего освоения английского языка как средства международного общения, параллельно вырабатывая стратегию защиты и развития всех без исключения «больших» и «малых» языков Европейского континента.
Из восточных областей Украины видится ВЕЛИ-ИКИЙ МИР, в котором есть одна Россия. На периферии «русского мира» располагается микроскопический остаток мира, который подозревается в хронически «антироссийских» настроениях. США возглавляет крестовый поход против «Святой Руси», Западная Европа - враг исторический, Европа Восточная сплошь населена давними и новыми «предателями» мифической «славянской нации». (2) А все вместе лелеют коварные планы «покорения», а затем, возможно, и «развала» России: других, - и значительно более приятных - дел у людей просто нет. Трагически мало друзей: ну, может, Беларусь, Приднестровье, Абхазия с Осетией (Южной)... А дальше? Хотя, пойдя по второму кругу, можно обогатить этот список если не Ираном, то Венесуэлой.
Конечно, можно развлекаться, иронизируя над таким положением вещей. Но на самом деле на наших глазах разворачивается цивилизационная драма - драма добровольной утраты Россией своей европейской идентичности. И сегодня, как и столетия назад, для спасения своего имперского измерения Россия выбирает перманентно конфликтогенную стратегию. Страдают от этого соседние с ней народы. Но и сама Россия упорно деформирует свою культурную модель, заставляя ее вращаться в пределах архаической парадигмы.
Эта деформация коренится в специфике историко-культурного развития России как империи. В своей «политической булимии», говоря словами Нормана Дейвиса (Davies), Россия заглатывала народы, не давая им субъективной культурной перспективы в своем унифицированном самодержавном, бюрократическом, полицейском континууме. Сначала Россия деконструировала и размывала идентичности этих народов. А потом эти народы размыли и деконструировали идентичность самой России.
Поэтому к западу от Московского княжества народы, которые вышли из российской орбиты в течение последних двух десятилетий, проблем с идентичностью не имеют. Речь идёт о Польше или Болгарии, Эстонии или Румынии, Литве или Словении. Дерусификация (и десоветизация) в этих странах (кроме Беларуси и - пока - Сербии) означала прежде всего восстановление собственного культурного кода и интеграцию этого кода в европейскую систему ценностей. Россия же оказалась один на один с бесконечным «Востоком» - в пределах своих политических границ и за их пределами. Сегодня легко произносится слово «империя» - и в позитивном, и в критическом ключе. На самом же деле политическая модель империи, которая является основой государственной идентичности России, сегодня стала препятствием для модернизации её культурной идентичности. Это становится очевидным, если бросить хотя бы беглый взгляд на варианты и инварианты формул сегодняшней российской идентичности. Кто она, современная Россия? «Русские» или «россияне»? Нация или народ? Народ или империя? А если империя, то какая, собственно? «Энергократическая империя» или «суверенная демократия»? «Скифско-монгольская империя» или «православная цивилизация», где «церковь, народ и власть - одно целое»? Когда же выясняется, что нелегко объяснить, как может быть единая церковь у православных, евреев, мусульман, протестантов вместе с шаманическими народами Сибири, то Россия выступает как противопоставленная Западу Евразия, «сакральное» геополитическое образование, Континент, «наша универсальная родина, наша святая земля, наше наидрагоценнейшее имперское наследие», колыбель индоевропейских народов, да и вообще - не просто, а «ось мировой истории» и уникальная «необходимая симфония» вечного духовного авторитета и временной политической власти. Хоть святых из дома выноси после такого густого дыма из евразийского паникадила. Когда и язык ломается на подобной абракадабре, на помощь приходит магическое заклинание: «русскость - это состояние души». Плюс наиболее исчерпывающие, конечно - и наиболее близкие к реальному положению вещей, - лаконичные формулы вроде: «Что такое Россия, если не армия и русский язык?»...
Российские политтехнологи, которые гастролируют на украинских выборах, ведут себя как традиционные колонизаторы: за горсть стеклянных бус покупают у дикарей золото. Иными словами, «продают» совковой части Восточной и Южной Украины советско-великодержавную идеологию, «покупая» у них голоса против демократического крыла украинского политического пространства. Самые умные же из них у себя дома признают и анализируют катастрофическое состояние с определением современной идентичности России.
Достаточно интересно, например, прочесть следующие рефлексии: «Есть трудность быть русским. Говорить по-русски, даже зваться русским - трудно, и эта трудность всё нарастает, громоздится на повседневные, и невозможно жить, не именуя и самому при этом не именуясь. Крушение СССР, утянув в Лету «советское», не вернуло русскому его прежних прав. В этом имени сегодня звучит не столько идентичность, сколько забота об идентичности. [...] Мы не столько русский народ, сколько вид, потерявший имя [...]. Безъязыкое и безымянное государство ведёт в своих пределах войну. [...] То последний оставшийся, тёмный путь в безграничьи, в скудных землях, не смеющих соотнестись на собственном языке с собственным прошлым. В жалком человеке, избегающем солидарности даже на речевом уровне - русскоязычном уроде в массе нерусскоязычных россиян. Мы можем потерять свою страну [...]. Имея дело с опустошённым собственным именем, словом-чучелом, [...] уже не нужна школа, не нужна и книга, написанная по-русски. Русская варваризация этих дней - смывает имена. Она смывает и прошлое. [...] Этнические манипуляции (включая историю с «внутрисоюзной суверенной Россией») окончательно политизировали русское имя, сделав его просто непригодным для глубинного личного исповедования. [...] Русское обезлюдело. [...] Живем сегодня мы мелко, гнусно и мизерно, гнусностью отличаясь от соседей по глобусу. - «Величие»!.. Глянь-ка на русского на стамбульском базаре: турецкоподданные в сравнении смотрятся викторианскими денди. [...] Мы накануне незамечаемого нами, страшного сдвига: потери заинтересованности со стороны последнего интересанта - цивилизации Запада. Не веря своим глазам, чувствуем, как по кирпичику подрастает Стена - предел, у которого пожизненно суждено копошиться нашим детям. [...] Русский человек почти уже смыт, и кто хочет, может тешиться его сменой на «россиянина» - статистическую неопределенность, внутри которой спрятан условный «русский», противопоставленный всем и всему на свете. Для него кончилось время русской истории и сломан её анкерный механизм - зубчатка необратимостей. Время ушло, его носят в чужих ландшафтах иные силы, он может раствориться в любую минуту. [...] Русское следует воссоздать, хотя бы как вопрос, временный протез выживания». (3)
Это жёсткая и даже в чем-то отчаянная констатация: 1) трагической утраты Россией своей идентичности, 2) варваризации российского пространства, 3) обречённости России на «скудное» бытие у порога цивилизованного мира. Особенно умиляет формула - «русскоязычный урод». Если борцы за русский язык в Украине до сих пор не знали, кто они такие, то теперь могут с удовольствием узнать, кем они выглядят в глазах кремлёвских электоральных менеджеров. Поскольку вышеприведённая обширная цитата - это мысли Глеба Павловского: неопознанный текст сравнён с высказываниями этого автора в Украине времен оранжевой революции.
Не стоит, однако, поддаваться соблазну ядовито прокомментировать эти мысли - ведь кризис российской идентичности может стать детонатором новых трагедий, и не только для России.
Поэтому вернёмся к вопросу того же Павловского: «Что такое Россия, если не армия и русский язык?» - это, так сказать, программа-минимум российской экспансии. (4) Но русская армия переживает, как известно, не лучшие времена. Не раз объявляли, что она обладает таинственным супероружием. Однако оружие это до сих пор, слава Богу, таинственное, а вот советский металлолом в виде «тяжёлой артиллерии» - вполне видимый. Объехав пол-Европы, реликтовые танки могут разве что - для маскировки, чтобы их никто не нашёл - укрыться осенними листьями и смотреть сны о Сталине. Поэтому остаётся язык.
Решение проблемы российской идентичности в плане языка осуществляется в России двумя способами: законодательным давлением внутри страны и экстенсивным расширением пространства употребления русского языка на постсоветской территории. Причем в обоих процессах присутствуют факторы, которые пагубно влияют на саму русскую культуру. Первый фактор - это политизация и бюрократизация русского языка. Второй - варваризация русского языка вследствие его экспансии среди неокультуренных слоев населения.
Законодательное давление. Политизация и бюрократизация русского языка происходит не только в пределах постсоветского пространства, но и в пределах самой России: она берёт свое начало в Думе. Достаточно сослаться на один лишь факт. Закон о языке, предложенный российской Думой в 2002 г., стал объектом жёсткой критики со стороны лингвистов. Этот закон содержит целый ряд правил и запретов, неестественных (и неприемлемых) для нормального развития языка. Возьмём, например, такой пункт: «Порядок утверждения норм современного русского литературного языка при его использовании в качестве государственного языка Российской Федерации, правил русской орфографии и пунктуации определяется правительством Российской Федерации». Словом, члены Думы - вместо лингвистов (разве не был выдающимся «лингвистом» Сталин?). Или чего стоят, скажем, такие пассажи: «При использовании русского языка как государственного языка Российской Федерации не допускается использование просторечных, пренебрежительных, бранных слов и выражений, а также иностранных слов при наличии общеупотребительных аналогов в русском языке». Задекларировав, что «государственный язык Российской Федерации подлежит обязательному использованию», народные избранники «братского народа» попытались, однако, регламентировать даже «несоответствующую лексику», которой не предоставляется (и впрямь??) права на существование «за исключением случаев, когда использование лексики, не соответствующей нормам русского языка как государственного языка Российской Федерации, является неотъемлемой частью художественного замысла». Иными словами, мат разрешён в литературе, но никак не в стенах Думы (на заметку народным избранникам в Верховной Раде!).
Максим Кронгауз, один из известных российских социолингвистов, так охарактеризовал этот закон: «Неуклюжий закон сначала о русском, а потом о государственном языке был, без сомнения, политической акцией, а никак не лингвистической и не общественной, и даже не юридической. Он содержал абстрактные декларации в поддержку и защиту русского языка, а также запреты, касающиеся брани и оскорблений и использования иностранных слов. (...) По сути, это был вовсе даже не закон, а особого рода патриотическое высказывание о русском языке, в «декларативной части» содержащее его восхваление, а в «запретительной части» - не вполне ясную угрозу, непонятно кому адресованную. Закон, который вроде бы должен защищать мои обывательские интересы, в действительности представлял для меня пусть смутную, но все-таки опасность». (6)
Задумаемся: российский лингвист считает принятый Думой проект закона о русском языке «смутной опасностью»!
Характеризуя «ущербные конструкции» проекта закона, «не выдерживающего мало-мальски серьёзной профессиональной лингвистической критики», другой лингвист, Л. Скворцов, спрашивает: «Неужели нельзя было выразить свою мысль одновременно и понятно, и грамотно по-русски?». И приводит примеры стратегии развития языка «в по-настоящему цивилизованных, лингвистически просвещённых государствах», - например, Франции, - «где правительства не отказались, как у нас, от подлинной языковой политики». (7) Этот закон как недемократический опротестовала также фракция «Яблоко». (8) Другими словами, исходя из мыслей цитируемых выше российских лингвистов, Россию трудно назвать «лингвистически просвещённым государством».
Экстенсивное расширение. Если политика защиты русского языка анахронична и забюрократизирована в самой России, то тем более анахроничной является эта стратегия на постсоветском пространстве. Роковая ошибка России в том, что она - точь-в-точь, как и во времена советского режима - строит перспективу распространения своей власти, опираясь на коллективного «русскоязычного урода», как говорил вышеупомянутый кремлёвский политтехнолог, то есть на неокультуренные массы населения и на тот политический класс, который живёт за пределами современного мира. И российская царская, и российская советская русификация всегда наибольший успех имела в основном среди людей малообразованных, лишённых какой-либо культуры и, соответственно - собственной осознанной идентичности. В советские времена в целом невежество было объявлено достоинством. Невежество культивировалось как гарантия политической лояльности. Умственная деятельность не считалась работой в стране революционных пролетариев, чьё образование не шло дальше тщательно выведенной на доске фразы «Мы не рабы, рабы не мы» и еще нескольких партийных призывов осуществить «мировую революцию». Вспомним лозунги Системы в оруэлловском романе «1984»: «Свобода - это рабство!», «Невежество - это сила». Списано с СССР.
Наверное, излишне объяснять, но уточню, чтобы избежать аберрационных прочтений. Речь не идёт обо всех без исключения гражданах, которые говорят на русском языке. Речь идёт, собственно, о не-гражданах, о том продукте советской «социальной инженерии», который разрушает Украину и который разрушил Россию. Это, собственно, и есть тот лишённый культуры, еще полностью подрежимный по своей ментальности homo sovieticus, который так упорно воюет на протяжении вот уже стольких лет за русский как «региональный» язык, а сам не способен выучить ни одного языка, кроме «советского» - шаткой пирамиды фикций, которая так и осталась его единственным «культурным» референтом.

Flat | Top-Level Comments Only

From:

(no subject)

Page Summary

Style Credit

Expand Cut Tags