(no subject)

[sulerin]

Витаутас Толейкис
Милош - серьёзный вызов для школ Польши и Литвы

http://www.bernardinai.lt/straipsnis/2012-01-16-vytautas-toleikis-milosas-rimtas-issukis-lenkijos-ir-lietuvos-mokykloms/75283

Что и ради чего мы должны поднять
Свою статью я в действительности хотел назвать "Милош - неподъёмный вызов для школы Польши и Литвы", а, может, просто - "Милош - неподъёмный вызов для Польши и Литвы". Но сознательно смягчил заголовок, так как это означало бы законченный пессимизм, капитуляцию, засорение программы солидного собрания ошмётками нигилизма. Итак, я думаю, что вызов неподъёмен, но так как я здесь, это означает, что оптимизма всё-таки больше, чем пессимизма, а что этот вызов трудно поднять, это очень хорошо - будем знать, ЧТО И РАДИ ЧЕГО мы должны поднять или даже понести. Я бы сказал, что тяжесть Чеслава Милоша составляют три фундаментальных компонента. Итак, как тот Фандорин Бориса Акунина, перечисляю: первое - писатель имел неоднородный, трансформирующийся или хотя бы не каноничный национальный идентитет, второе - он был одним из наиболее выдающихся интеллектуалов второй половины ХХ века, но не стандартным, а очень органичным, индивидуальным, литовской его версией, третье - Милош был свободно мыслящим художником-аристократом, позволявшим себе говорить и писать то, о чём думает, во что сам верит. За это дождался злобной критики и вспышек ненависти. В конце концов, был жесточе всего наказан, по-видимому, самым уникальным способом во всей Европе, дольше недели его не хоронили.

Через много лет снова на родине
Никогда я не видел Милоша такого радостного, со смеющимися глазами ребёнка, как тогда, когда он спустя много лет приехал в Литву, в Вильнюс. Видимо, ещё помните. Его встречают журналисты "Панорамы" и... произнеся нескольких фраз, поэт, скорее с акцентом межвоенного Каунаса, а не польским, улыбаясь, декламирует начало "Времён" Кристийонаса Донелайтиса:
На небо солнце все выше вздымается, мир пробуждая,
Валит да рушит со смехом творенья зимы прихотливой.
Гибнуть стали труды упрямых стуж и метелей,
Пеной играя, снег исчезает, в ничто превращаясь.
(перевод Д.Бродского)
Декламировал, старомодно подчёркивая звучание ударений каждого слога гекзаметра, который когда-то лучше всего ощущался среди стен вильнюсской гимназии Зыгмунта Августа. Что может быть сердцу литовца милее, чем почётный гость, из уст которого, хотя бы чуточку, но прозвучала трель на языке невеликого народа?! А потом были ещё бОльшие пассажи Милоша, одуряющие чувствительные головы наших соплеменников. Что поэт считал себя последним гражданином Великого Княжества Литовского (так любил про себя говорить и обосновавшийся за границей Литвы близкий друг Милоша художник Анджей Струмилло, но эту деталь пока отодвинем в сторону), что на встрече с вильнюсскими поляками вместо того, чтобы укреплять их бодрость на страже польского духа, он предложил вместе с литовцами создавать новую Литву. Об этом, по прошествии едва ли не двух десятков лет, в июле месяце этого года (2011 года - прим. перев.) на мероприятии в Сейненской Белой синагоге, посвящённом столетию Милоша, плакала вильнюсская поэтесса Алиция Рыбалко. Было и сердечное общение с женщинами в платочках из деревни Швянтибрастис, и прозрачные слёзы поэта в его костёле, и признание, что ничто так глубоко с детства не запало ему в душу, как литовские народные песни. А где ещё как из рога изобилия посыпались переводы Милоша на литовский язык, в которых столько много Литвы, Жямайтии, земель Кедайняй и, без сомнения, Вильнюса, самого любимого города поэта. Ведь и в нобелевской речи он намного больше, чем о польской литературе, говорил о Литве, о сформировавших её европейских величинах, а более всего о своём родственнике, которого называет также своим учителем - Оскаре Милоше. Все эти приятности глубоко запали в сердца литовцев. Сердца, которые исповедовали традиционное литовское самосознание, формировали свой идентитет по жёсткой народной парадигме Адольфаса Шапоки, теперь уже разбавленной мутантными трансформациями литовского духа Юстинаса Марцинкявичюса. Эти невинные признания Милоша в сердцах полуинтеллигентных литовцев копятся как какой-то нервный нарыв, который в конце концов должен в один прекрасный день прорваться. Во время участившихся визитов поэта в Литву журналисты не выдерживают и не раз настойчиво спрашивают: всё-таки кто вы, поэт? Представлю, что вопрос звучал примерно так: "Поэт, а кем Вы себя больше считаете, поляком или литовцем?" Понятно, литовское сердечко трепещет и мысль, блуждая, пронизывает череп: скажи литовцем, литовцем, сейчас услышу великую сенсацию и всему миру первым эту радостную новость сообщу! А поэт молчит и не отвечает вообще ничего. Потому что вопрос не его масштаба, не по Сеньке шапка. Ведь на эту тему он всё сказал, только не все прочитали, особенно приставалы с вопросами, или прочитали, но поняли только то, что хотели понять, что сумели услышать. При том понимании польской или литовской национальности, которое преобладает, подобным образом сформулированный вопрос не может иметь ответа. Или ты лях, или литвин! А если и тот, и другой? А если больше литвин, чем лях, или наоборот? Или только по-польски пишущий литовец? Или нет у нас ирландских примеров Оскара Уайльда, Самуэля Беккета, Джеймса Джойса, Уильяма Батлера Йейтса? В Литве эта версия серьёзно не обсуждалась, хотя сам поэт о ней тонко упоминал аж в 1999 году. Видите ли, всем во что бы то ни стало нужно было пропихнуть Милоша в советскую трактовку того, кто пригоден быть литовским писателем. Даже во времена советской оккупации в "Медном солнце" Альбертаса Лауринчюкаса проскочил рассказ о чилийском поэте Пабло Неруде, который знал Литву, потому что переводил прекрасных литовских поэтов: Адама Мицкевича и Оскара Милоша. Но нам обязательно дайте только говорящего по-литовски, желательно, деревенского жителя. Тогда будет литовский поэт. Не перешёл в другую веру... Не захотел... И хорошо сделал!
Но не похоже ли думают в Польше? Только несколько другими категориями, но суть та же. Поэтому для меня Милош не только больше приятен, оставшись собой, не прельстившись влезть ни в литовскую, ни в польскую узкую народную юбочку. Настоящий аристократ Литвы. Такой Милош, как литовец, для меня гораздо больше говорит, чем пишущие по-литовски Йонас Авижюс или Юозас Балтушис. Несравнимо больше он рассказывает о Литве и мире, большему учит, больше взращивает, больше лечит. И куда более современен.

Милош - большой европейский интеллектуал
Самое время перейти ко второму пункту. Посмотрим на интеллектуализм Милоша несколько издали, будто с крыльев гуся Мартина, нёсшего над шведскими местечками Нильса, его излюбленного героя в детстве. Ни один писавший на польском языке лауреат Нобелевской премии - Хенрик Сенкевич (1905), Владислав Реймонт (1924), Вислава Шимборска (1996) - не имеет такого интеллектуального груза, такого заряда, как Милош. С ним сравнить можно только Адама Мицкевича. У соседей - Александра Пушкина и Иосифа Бродского, Иоганна Вольфганга Гёте и Томаса Манна. Перечисленные поляки видятся большими, но всё же на сцене Вечности заметим их не в главной ложе. Не хочу обидеть Шимборску, она прекрасная поэтесса, но всё же несколько не те масштабы.
Милош уникален тем, что не имеет ничего общего с левыми интеллектуалами, особенно французами, которые свои "сокрушительные" знания, эрудицию накапливали по выборочному принципу: от античных фрагментов, марксистов XIX века, Фридриха Ницше, модных теоретиков искусства, философов, всё отсеивая через призму левизны, мифы прогресса. Они будто дырявые. Между тем Милош, не зря его род начинается в XIII веке, всю жизнь вёл исследования, которые всегда превращались в самые различные его тексты, начиная с античности, Старого и Нового Завета, писаний Отцов Церкви, латинских текстов Фомы Аквинского, Эмануэля Сведенборга, Уильяма Блэйка, наконец, писавших на латыни поэтов ВКЛ, работ еретиков-протестантов Республики Обоих Народов, на полпути он обнаружил Симону Вейль и перевёл её работы с французского языка, написал обзор польской литературы, своеобразные воспоминания - энциклопедический справочник "Abecadło" ("Алфавит"). Будучи знатоком изысканнейшей поэзии, философии, теологии и мистики, в свой интеллектуальный горизонт он вбирал и пролистанные в детстве комплекты журналов, повести жямайтийской писательницы Марии Родзявичюте или всеми давно забытые воспоминания литовского дворянства XIX века. Хотя Милош не делает чёткой границы между текстами высочайшего уровня и текстами - культурными явлениями, хотя эта граница остаётся, но действительно уникально (кстати, точнее было бы сказать - христианская, безо всякой иронии, понижения, как теперь частенько говорится), что это "третьесортная литература". На самом деле, обо всём он рассказывает с вниманием и с любовью. По словам Дарюса Куолиса, это было продолжением повествования, беседы в традициях ВКЛ, не полонизированных, в польской литературе называемых "gawędy". Так что Милош - интеллектуал, за спиной которого - всё европейское наследие, неразделённое, не отобранное по национальности, религии, идеологическим симпатиям.
Предлагаем тому, кто называет себя интеллектуалом, проделать интеллектуальный эксперимент, длящийся почти три года - реколлекцию "Постигая прочитанные и написанные тексты Чеслава Милоша", уже не говоря об увиденном Милошем визуальном искусстве или видах природы, услышанной музыке. "Интеллектуал" XXI века, перечитавший на английском языке десяток модных книжек, представляющий себя пупом земли, классический любитель copy paste и power-point от такого эксперимента испытал бы невиданные физические муки и абсолютную фрустрацию. Здесь и кроется вызов всей европейской системе образования - не только Литве и Польше. Наконец остановиться, осмотреться, обернуться к себе, вернуться к утерянному контексту, вернуться к глубокому большому повествованию (сохрани Боже, не выборочному или идеологизированному), вернуться к проверенным временем авторам, а не их фрагментам, вернуться к оригинальным текстам, а не адаптированным для посредственностей сокращённым изданиям классики или полному ошибок интернету. Это действительно большой вызов. Если его воспримут поляки и литовцы - это в какой-то степени поможет сохраниться Европе. Настоящий, природный, из глубины личности идущий интеллектуализм, которым полон был Милош, нашему утомлённому обществу предельно необходим.

Бунтарский дух Милоша
Третье. Бунтарский дух Милоша, его свобода и вольность, неопровержимость долга перед своими близкими, своим отечеством, обществом. Кажется, что свободы у нас вдоволь, а свободных людей почти не видно, по крайней мере их не прибывает. Что в Польше, что в Литве.
Милош не любил разношёрстного национализма, непродуктивной дидактичности, понятно, что критично говорил о поляках. Ещё до войны и в новейшие времена. За это большинство поляков его не любили, ему часто припоминали его литовское происхождение. Наверняка громче всего это прозвучало, когда Милош, уже живя в Кракове, решился защищать права геев. Голос Милоша действительно для многих старой закваски поляков был как скверный визг, который необходимо как можно быстрее заглушить своей воображаемой песенкой неимоверной красоты. Милош всё время был ужасной большой занозой в воображаемом едином теле искусства чуть ли не святого народа. Только присядешь - и сразу колет надоедливая боль. Милош напоминал полякам, что они, а не кто-либо другой, в годы войны выдали евреев немцам, сомневался в осмысленности Варшавского восстания. Понятно, что это ужасная ересь. Этого польские националисты никогда Милошу не простят.
Подобным образом отплачивают в Литве Томасу Венцлове. Никого столь остро и злобно не критикуют литовские интеллигенты, особенно старших поколений, как Венцлову. Не зря они были друзьями. Неважно, что после событий 13 января Венцлова вместе с Милошем и Бродским подписали письмо протеста и сумели опубликовать на первой странице газеты "New York Times". Неблагодарные соотечественники давно это забыли.
При этом не кто иной, как Милош с Ежи Гедройцем ещё в годы холодной войны призывал поляков примириться с литовцами, не набрасываться на небольшого соседа, не поддаваться довоенной истерии польского шовинизма. В их голос действительно вслушивались. Не нужно забывать, что во времена "Солидарности" говорить о потерянных Восточных землях, кресах было доказательством патриотического настроя, частью народного идентитета. А кое-кто осмеливался этому курсу консолидации народа противостоять.
Увы, в год столетия Милоша именно в Польше уже стало модным оспаривать парадигму, предложенную Ежи Гедройцем и Милошем. Дескать, нам нужны кресы. Это было ощутимо даже на фоне юбилейных мероприятий, посвящённых столетию Милоша, в Польше, где спустя неделю "патриотический" прорыв увенчался надругательством над родиной поэта Альбинаса Жукаускаса на Пунской земле. Как вы помните, были замазаны все литовские таблички с надписями названий мест, о которых, кстати, польские литовцы и не просили. Чёрт с ними, с этими табличками, но если нападают на культурные объекты, родину поэта, который на литовский язык перевёл солидное количество польских стихов, делается неспокойно, когда думаешь о духовном здоровье ближайшего литовцам народа. Поэтому я и считаю, что не только для литовцев, но и для поляков Милош - трудный вызов. Может, даже более трудный.

Железная логика: плохой католик - плохой поляк
Какой парадокс. Милош в глубокой старости писал Понтифику, теперь святому Иоанну Павлу II, письмо, в котором спрашивал, не противоречит ли его творчество учению Церкви. И получил ответ, что не противоречит, соответствует. Однако лауреату Нобелевской премии, который своим творчеством и жизнью говорил о христианских ценностях Европы, около десяти лет ухаживал за своей женой, прикованной к постели болезнью, после смерти места в Вавеле не нашлось. Литовцам Юзефу Пилсудскому и Адаму Мицкевичу, отношения которых с католической церковью, мягко говоря, были несколько конфликтными, место нашлось. Милошу - нет. Свой, но чужой. Чужой среди своих. Был похоронен на Скалке (костёл в Кракове - прим. перев.). Около Яна Длугоша.
Какие прогнозы дальнейшего развития событий приходят в голову? Догадываюсь об одном упрощающем варианте. В Литве Милош уже некоторое время включён в программу школьного обучения. Лауреат Нобелевской премии, писавший о Литве, для поляков - польский поэт. Прочитают гимназисты "Долину Иссы", стишки про Вильнюс, кедайняйский какой-нибудь конкурс, организованный сейненскими Чижевскими. Кружок литуанистов также что-нибудь устроит. Почему бы нет? Всё это действительно нужно, лучше чем ничего. Кроме того, и элемент национальной гордости обнаружится - кроме отряда учёных литваков, лауреатов Нобелевской премии, будем иметь и писателя нобелиста. И для культурного туризма у нас будет товарная витрина: Вильнюс, Шательняй - чем не Ясная Поляна, как я недавно москвичам пояснил, и они поверили.
Но ответ ли это на порождённый творчеством Милоша вызов? Понятно, что нет. Это вежливая уловка, искусная имитация: он заслужил, мы его учли и памятные доски где нужно прикрутили, и улицу в Кедайняй назвали. Может, и в Вильнюсе появится «лестница Милоша».
Если мы решимся постоянно читать, изучать ВСЕГО Милоша - он нас освободит, соединит разделённое национальными и даже религиозными принципами литовское культурное наследие и историю, представит более различные модели национального самосознания, возможное понимание новой литовской идентичности, спроецирует это на Польшу и другие соседние страны, а также христианскую Европу. Примирит с собой и миром. Наконец, Милош - это закрома интеллекта такого масштаба, который исчерпать и через пятьдесят лет вряд ли будет по силам полякам с литовцами, даже если позвать на помощь беларусов или в крайнем случае русских. Сколько лет поляки черпают из Мицкевича, а литовцы из Майрониса? Или кто-нибудь уже исчерпал Уолта Уитмена или Данте? Хватит всем и нам ещё много останется.  Но хотим ли мы быть теми сеятелями, носильщиками? Тяжеловато… Неужели теперь станем грызть стихи какого-нибудь Блэйка? Не легче ли леденцы «Чупа-чупс» и хлебцы? А ещё есть Гарри Поттер, "Танцуй со мной!" и www.google.lt.
Он только создал большое повествование, в котором бесконечно много Литвы.