(no subject)

[sulerin]

http://sivilia-1.livejournal.com/728043.html#comments

"Адвокат Юрий Шмидт: "Я понимал, что защищаю человека от машины - бездушной и беспощадной"

15 мая 2012 года в Москве, в офисе общества "Мемориал" на Каретном ряду состоялся вечер в честь 75-летия адвоката Юрия Марковича Шмидта. Официальная часть мероприятия включала конференцию на тему "Адвокат: профессия, призвание, долг". Во второй, неофициальной, части докладчики и многочисленные гости имели возможность поздравить юбиляра и пообщаться друг с другом.

Арсений Рогинский, председатель Правления общества "Мемориал":
Для меня большая честь открыть этот вечер. Мы назвали нашу конференцию "Адвокат: профессия, призвание, долг". Все слова очень подходят Юрию Марковичу. Я хочу напомнить несколько фактов о нем.
Юрий Маркович родился в 1937 году в Ленинграде. Его отец Марк Рахмилиевич Левин и мать Наталья Карловна Шмидт познакомились в Сибири, в деревне, где оба находились в ссылке. Через какое-то время Наталье Карловне разрешено было вернуться в Ленинград, где 10 мая родился Юра. Отца Юра впервые увидел только в 1956 году - после его 26 лагерных лет.
Юрий Маркович окончил юрфак Ленинградского государственного университета и стал адвокатом в 1960 году, то есть, его адвокатской деятельности уже больше полувека.
Долгое время Юрию Марковичу не дано было защищать тех, кого он всю жизнь хотел защищать, потому что права на это ему советская власть не давала. В СССР для ведения дел по политическим статьям нужен был допуск. Я хорошо помню, как Юра добивался права защищать Сергея Адамовича Ковалева.
Но не имея возможности "прямой" защиты, он был нашим бесконечно важным консультантом. Когда кого-то вызывали на допрос, к Юрию Марковичу бежали и спрашивали, как себя вести. Когда были какие-то неурядицы с властями, тоже бежали к Юре выясняли, как себя вести. Когда нужны были адвокаты, которых очень трудно было найти, бежали к Юре и с его помощью этих адвокатов находили.
А потом кончилась советская власть, и он смог действительно развернуться, хотя его работа и в обычных уголовных делах была блистательной. Я напомню несколько дел, которые Юра вел уже в новую эпоху.
1989 год - дело одного из лидеров армян Нагорного Карабаха Аркадия Манучарова. 1991 год - дело тогдашнего руководителя Юго-Осетинской республики Тореза Кулумбегова, обвиненного властями Грузии в сепаратизме и провоцировании беспорядков. 1993 год - дело узбекского диссидента Абдуманноба Пулатова, обвиненного в оскорблении президента Ислама Каримова. В 1996 году Юра поддерживал гражданский иск, возбужденный беженцами из Афганистана против Федеральной миграционной службы России. 1997 год - дело русского военного пенсионера Андрея Мирошниченко, незаконно высланного из Эстонии.
Важнейшим делом Юры, конечно, было дело морского офицера Александра Никитина, который был обвинен в шпионаже.
И, конечно, все последние годы он - защитник Михаила Борисовича Ходорковского.

Юрий Шмидт, адвокат:
Если я скажу, что я волнуюсь, то это будет банальностью, но увидеть такое количество людей и таких людей - просто счастье. Вообще, уверенно я себя чувствую только в судах, а в последние два десятилетия - еще на митингах. Оказалось, что это тоже очень подходящая для меня форма выступления. Учитывая состояние здоровья, я отказался от всех предложений по празднованию моего дня рождения в Санкт-Петербурге. Но от предложения Арсения Рогинского я не смог устоять и очень рад, что не смог.
Журналисты, с которыми мне довелось общаться очень много и в последние годы прошлого века, когда слушалось дело Никитина, и с 2004 года, когда я был удостоен чести защищать Михаила Борисовича Ходорковского, нередко спрашивали меня: "Когда было работать легче - в брежневские годы или в наше время?"
Наше время следует разделить на две части - это время допутинское и время, которое мы переживаем сейчас.
Сегодняшнее время мало чем отличается от 60-х годов XX века. То есть, мы, развернувшись в обратном направлении, сначала потихонечку, начиная с 2003 года, с ареста Михаила Борисовича, а потом семимильными шагами устремились в свое "прекрасное" прошлое.
В то же время я могу сказать, что в СССР работать было легче. Это звучит парадоксально, но главное, что было меньше чувство ответственности. "Ты знаешь, что от нас все равно ничего не зависит. Не принимай близко к сердцу", - говорили мне многие мои старшие товарищи.
Чего я не умел делать - это не принимать близко к сердцу.
Эта относительная легкость была связана еще и с тем, что инструментарий, которым мы владели, был совершенно иной, и возможности по защите были совершенно иные. Я еще застал то время, когда адвокат допускался к делу только со стадии предварительного судебного заседания. Потом адвокатов допустили к участию в ознакомлении с материалами дела. Потом, спустя длительное время, обвиняемым разрешили приглашать адвокатов после предъявления обвинения. А сейчас, как вы знаете сами, адвокат может принимать участие в процессуальных действиях, даже когда человек вызывается в качестве свидетеля.
Несмотря на очень быстрый бег времени, в судебной сфере очень мало, что изменилось. Скажем, количество оправдательных приговоров тогда было, может быть, даже немножко больше, чем сейчас. Допустим, мне удалось добиться пять оправданий за первые тридцать лет своей адвокатской работы. Но тут есть еще одно очень интересное замечание. Малое количество оправданий в СССР компенсировалось правом суда направлять дело на дополнительное расследование. И очень многие "дохлые" дела, которые судья не решался заканчивать оправдательным приговором, тихо "умирали" на стадии дополнительного расследования.
Я очень хорошо помню: когда дело Александра Никитина в первый раз было направлено на дополнительное расследование, я очень долго объяснял юристам из организации "Беллуна", что это такое. И когда я это объяснил своим коллегам, они сказали: "Юрий, но ведь это совершенно незаконно! Это надо оспаривать". И хотя у меня скребли кошки на душе, я понимал, что лишаюсь очень серьезного инструмента для позитивного решения, я инициировал в Конституционном суде дело о незаконном направлении на дополнительное расследование. Да еще его и выиграл. Но это был тот Конституционный суд, который еще мог принимать такие решения.
Сколько ни говорили на эту тему и сколько ни принимали постановлений, сколько клятв ни звучало о том, что с этим будет покончено, госпожа статистика как господствовала, так и продолжает господствовать в судебной системе. Оценкой деятельности судьи является количество отмененных и измененных приговоров - ровно так, как это было в первые дни, когда я только начал свою работу.
Когда я учился, в судах господствовал принцип объективной истины. Нам внушали, что, как суд Божий, любой районный суд любой тмутараканьской губернии, вынося абсолютно безграмотный приговор, устанавливает не что-нибудь, а объективную истину.
Чем все-таки отличается сегодняшнее время от того, "раньшего", времени? Тогда над судами был, в общем-то, тотальный контроль. Существовало такое понятие, как политика государства в области правоохранительной деятельности, в области судебной деятельности. И нас постоянно "радовали" очередными кампаниями. То земля должна была гореть под ногами у "хулиганов", то земля горела под ногами у "взяточников", у "валютчиков", "фальшивомонетчиков" и так далее. Министерство юстиции постоянно следило за тем, чтобы судья не выбивался из общего строя. Ни шага вправо, ни шага влево, которые приравнивались к побегу. Судья должен был выбирать, с чем остаться: с креслом или с совестью. Подавляющее большинство делало выбор в пользу кресла.
Сегодня такого нет. Сегодня в судах все-таки работает закон - за исключением тех случаев, когда есть интерес политический или коррупционный. В остальных случаях судей не водят на таком коротком поводке. Поводок они для себя выбирают сами.
У меня 50 лет адвокатской деятельности. Как будто готовясь к сегодняшнему юбилею, в свое время советская власть, не с первой попытки, но все-таки исключила меня из коллегии адвокатов. Без малого два года я боролся за свое восстановление. И так получилось, что 50-летие адвокатской практики "подгадали" под мой 75-летний юбилей.
Я уже говорю достаточно долго, но все еще не подошел к теме нашей конференции: "Адвокат: профессия, призвание, долг". Я считаю, что я - адвокат по призванию.
Но судьба сыграла в этом деле очень большую роль. Я очень мало знал об истории моего отца с момента его ареста в 1937 году и до его неожиданного "воскрешения из мертвых" в конце 1955 года. Тогда от него пришло письмо по адресу, который был известен ему с довоенных времен. А мы оказались живы, не умерли с голода в блокаду, нас не разбомбило, мама не вышла замуж, хотя имела такую возможность.
Короче, я пошел на юридический факультет методом "тыка". До этого преобладающее влияние на меня оказывала мама. Будучи биологом, она склоняла меня к биологии. А тетка была у меня актриса, и она уверяла, что у меня есть безусловный актерский талант. Она меня в детстве "надрессировала" читать басни Ивана Крылова, до сих пор помню половину. В военное время в госпиталях, на концертах, куда тетка меня брала, меня ставили на стул, и я читал: "С горшками шел обоз..."
Поэтому в первый год, окончив школу, я сначала пытался поступить в театральный институт, куда меня, к счастью, не взяли. А потом - в медицинский, куда меня тоже не взяли.
На следующий год я поступил на юридическое отделение университета. Еще во время собеседования заместитель декана мне сказала: "Если ваш отец сидел, то вы не сможете работать ни судьей, ни прокурором, ни следователем". Как будто с фамилией Шмидт и именем Юрий Маркович я мог работать судьей или прокурором. Но замдекана решила расставить все точки над "i" и сказала: "Разве что адвокатом".
Для 18-летнего парня это прозвучало как удар хлыстом, и я сказал: "Меня это вполне устроит".
Когда состоялось вручение диплома, я был единственным на курсе, кому ни декан, ни один из его заместителей не пожал руки. Но подошел один профессор и демонстративно пожал мне руку.
Конечно, попытались сделать все, чтобы заблокировать мне путь в Ленинградскую коллегию адвокатов. Меня туда все-таки приняли, но это было нелегко.
Первые 30 лет я в основном работал адвокатом-криминалистом. Я просто выполнял свой долг и не чувствовал морального дискомфорта от того, кого мне случалось защищать. Я очень четко понимал, что защищаю человека от машины - бездушной и беспощадной. И это было вполне достаточным стимулом для того, чтобы использовать свои профессиональные возможности и быть в согласии со своей совестью.
Но вот наступило новое время, начавшееся для меня с дела Аркадия Манучарова, которое я принял по просьбе Андрея Дмитриевича Сахарова. Это было политическое дело, и я тогда действительно почувствовал вкус к этой работе.
Сегодня, сейчас - время, когда "моих" дел кругом непочатый край. Но уже нет сил.
Я в связи со своим юбилеем услышал очень много очень лестных слов в свой адрес. Скажу вам откровенно: они уже не звучат авансом, потому что этого аванса я не сумею никогда отработать. Но я действительно старался укрепить авторитет профессии, старался жить так, чтобы было не стыдно. И, вероятно, если есть какое-нибудь мое достижение, то оно заключается именно в этом.

Мари-Луиза Бек, депутат Бундестага от фракции "зеленых":
Дорогой Юрий Маркович, я захотела произнести сразу три объяснения в любви. Одно - обращенное к Юрию Марковичу, как к человеку, одно - обращенное к Юрию Марковичу, как к адвокату, и еще одно - к нему, как к правозащитнику.
И когда я искала понятие, которое все это было бы способно объединить, мне пришло в голову слово "порядочность". Порядочность юридическая, порядочность как правозащитника, порядочность политическая - это то, что ты принес в Германию.
И то, что на Западе все-таки распространилось мнение, что Михаила Ходорковского нельзя рассматривать как олигарха, который получил по заслугам, то, что на Западе на примере Михаила Ходорковского стала понятна сущность нынешней российской судебной системы, стали понятны коррупция, незаконные связи и нарушение юридических правил - все это было привнесено тобой.
В зале судебных заседаний, в присутствии судьи Данилкина, я почувствовала, насколько ты страдал из-за того, что эта система проводит в жизнь не право, но бесправие и правонарушения. И несмотря на то, что мы на Западе не имеем таких героев, потому что в нашей системе такие герои не являются острой необходимостью, тем не менее мы чувствуем эту порядочность, которая исходит от Юрия Марковича. На лацкане пиджака Юрия Марковича висит маленький значок. Это знак того, что и германский Федеральный президент кое-что понимает в этой порядочности. В минувшем феврале Юрию Марковичу за эту порядочность был вручен Федеральный крест "За заслуги". Я очень рада этому.
Что касается других задач, то их обязаны выполнять мы. Ты, как личность, призываешь нас взять на себя обязательства заниматься тем, чем ты занимался в течение всей жизни. Мы берем на себя обязательства о том, чтобы случай Михаила Ходорковского и других политических заключенных не был забыт, в том числе на Западе. И нас затрагивает, насколько здесь, в России, соблюдаются принципы правового государства. Чтобы мы в Совете Европы, полноправным членом которого является Россия, подписавшая Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод, действительно поймали Россию на слове. И это наше обязательство беречь Страсбургский суд по правам человека, тем более что мы знаем, насколько он важен для России.
Юрий, ты принес в Германию очень много. Это еще большее уважение к людям из российской правовой системы, которое существовало всегда.
Ты - человек, проведший первые годы жизни в Ленинграде, городе, который пережил блокаду частями Вермахта. Я очень рада, что после всего этого ты готов рассматривать людей из Германии как друзей. Я очень рада, что мы сидим рядом и что нас объединяет единый дух."