sulerin | (no subject)

Почти по Хармсу

http://lenta.ru/articles/2013/11/21/pisateli/

"Литераторы толпятся в «предбаннике» основного корпуса РУДН, серого здания на южной окраине Москвы. Писатель и главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков с коллегой пытаются пронести через рамки металлоискателей несколько стопок своей газеты - охрана не пропускает. Тогда они решают протиснуть газеты через ограждение. Коллега ворчит: «Нет, так не пойдет. Но как же без газет?» Поляков уходит и возвращается с двумя мужчинами с бейджами литературного собрания, они забирают газеты.

Через толпу протискивается поэт Евгений Рейн. Спутница Рейна кричит охране: «Это классик современной литературы, вообще-то!» Охранник: «Списки не делятся на классиков и не классиков». - «Делятся, делятся!» - «Это у вас, интеллигентов, делятся».

Другой охранник раз в несколько минут громко спрашивает, есть ли в очереди люди из Роскосмоса. Оказывается, в здании помимо литературного собрания проходит всероссийская научно-практическая конференция, которую секьюрити называет «космической».

Минуя очередь, на литературную встречу торопится глава Роспечати Михаил Сеславинский; он смеется, выуживая из пиджака «корочки»: «Напрасно надеетесь, я без паспорта». Подбегает девушка: «Господи, можно не стоять в этой идиотской очереди?! Я из администрации президента!» Следом идет актер Сергей Безруков. Охранник, увидев его, почти кланяется: «Ой! Здрасьте, здрасьте, проходите, я видел вас в списках!»

Пришедшие на собрание расходятся по восьми секциям. Название каждой начинается со слова «проблемы»: проблемы преподавания литературы в школах, книгоиздания, современной российской поэзии, современной прозы, продвижения русской литературы в мире, литературной критики. Очень скоро дискуссии в секциях завершаются - и гости направляются в столовую.

Между столов, заставленных пирожками и бутербродами, бегают студенты РУДН (белый верх, черный низ). Одна из студенток кричит, чтобы на стол вместо пирожков с капустой поставили пирожки с говядиной. За стол садится писатель Валентин Распутин. К нему подходит поэт Евгений Евтушенко. Они обнимаются и целуются. Литераторам тут явно нравится; один восклицает: «Вот это да!» - другой приговаривает: «Ишь ты, ишь ты, ишь ты».

В столовую заходит настоятель Сретенского храма Тихон Шевкунов, которого называют духовником Владимира Путина. Сотрудники администрации провожают его в обеденную для специальных гостей, куда помимо Шевкунова устремляются Станислав Говорухин и Сергей Соловьев. Туда же идут потомки и члены семей писателей, от имени которых рассылали приглашения на собрание, - Михаил Лермонтов, Дмитрий Достоевский, Наталья Солженицына, Александр Шолохов, Елена Пастернак, Владимир Толстой.

Сотрудница администрации, кричавшая про «идиотскую очередь», ищет в гугле на своем айпэде, «в каком цвете встречать новый год 2014». Двое писателей спорят. «Ты что, поддерживаешь диссидентов? Ответь - да или нет!» - «Нельзя сказать так». - «Можно. Подумай».

В актовом зале, где назначена встреча с главным гостем мероприятия - Владимиром Путиным, верхние ряды пустуют. По ступенькам бегает мужчина и показывает, какие места занять студентам. Обращается к корреспонденту «Ленты.ру»: «Вы можете пересесть вон туда? А то у нас дырка получается, а по плану заполнено». На сцене в креслах рассаживаются потомки и члены семей; одно кресло осталось свободным.

Пока все ждут Путина, на своем месте с коллегами ворчит писатель Герман Садулаев: «У нас везде западные фильмы, в кинотеатрах западные фильмы, по телевизору западные, везде американофилия. Где же фильмы о покорителях Сибири?»

Когда в зале появляется президент, почти все встают и аплодируют. Путин предлагает назначить 2015-й годом литературы и рассказывает, что «русский язык слишком велик, чтобы его традиции можно было разрушить». Затем говорит, что «есть задача сделать русский язык и русскую литературу фактором влияния в мире». Президент добавляет, что падение интереса к чтению в России стало следствием развития цифровых технологий, а сложившуюся ситуацию можно исправить с помощью изменения программ преподавания литературы и русского языка в старших классах школы и увеличения количества учебных часов.

Владимир Толстой предлагает поговорить о литературе и «ничего не политизировать» (очевидно, имея в виду, что на мероприятие отказались прийти Борис Акунин и Эдуард Лимонов). Наталья Солженицына просит обратить внимание на «жалкое положение литературы в школе». Журналист Александр Архангельский из зала говорит, что нельзя создавать единый учебник по литературе по аналогии с учебником истории, «а то слухи уже ходят»: «Литература не про факты, а про творчество и вариативность».

Учитель Сергей Волков рассказывает, как сложно в нынешних школах работать творческому педагогу - много формальных бумажек, от программы отходить нельзя, «своих элементов добавлять нельзя». Путин в ответ замечает, что «несуразности и излишние сложности в системе образования - результат работы представителей креативного класса, которые “пробрались” в профильное министерство».

Волков также говорит, что в стране «что-то не так», если судья может не пустить «скорую» к подсудимому, упавшему в обморок (имеется в виду заседание по делу Сергея Кривова, одного из фигурантов «болотного дела»). Несмотря на предостережения Толстого, разговор стремительно политизируется.

О «болотном деле» рассуждает и писатель Сергей Шаргунов. «Хочу сказать про тех, кого называют узниками "болотного дела", - говорит Шаргунов, по залу проносится «у-у-у». - Дело в том, что это дело находится в духе русской литературы. Мне приходят письма. От Леонида Развозжаева, который уже отправился этапом. Пришло письмо от Ярослава Белоусова, который бросил предмет типа лимона в цепочку ОМОНа. Есть ощущение, что их замуруют и закатают. Проще было бы не говорить об этом, но совесть не позволяет. Может, пора возродить комиссию по помилованию и чтобы в ней были писатели и высказывали свое мнение?»

«Он литератор? - усмехается Путин. - Музам служит, а с головой не дружит? Ничего в полицию кидать нельзя. Нужно научиться жить по закону. Если кому-то будет позволено нарушать закон, срывать погоны, бить в лицо, то мы можем столкнуться с проблемами, с которыми столкнулись в 1917 году. В Лондоне были беспорядки. Год искали - благодаря камерам нашли и всех посадили».

- У нас же ничего не жгли! - кричат из зала.

- И слава богу! - продолжает Путин. - И слава богу! Хочу сказать, что у нас не хватают за суждения и мысли. Государство не должно быть жестоким. Никого не сажают за политические взгляды. Этого мы никогда не допустим. Мы не вернемся к Даниэлю-Синявскому (писателей Юлия Даниэля и Андрея Синявского в 1965-1966 годах обвиняли в передаче за границу и последующей печати там художественных произведений, порочащих советский государственный строй; Даниэль получил пять лет заключения, Синявский - семь. - Прим. «Ленты.ру»). Но нельзя нарушать закон действиями. Но государство должно быть снисходительным, мы об этом подумаем.

- Можно по поводу каторги пару слов? - неожиданно вступает Дмитрий Достоевский. - Я пробежал по жизни Федора Михайловича в Сибири. Он преступил закон и получил по праву четыре года. И мы получили человека, возросшего во много раз. Получили гения. Каторга - серьезное горнило. Если эти люди (вероятно, имеются в виду «болотные узники» - прим. «Ленты.ру») пройдут каторгу и тоже станут гениями, то будет хорошо.

Раздаются аплодисменты.

- Я отвечу, - говорит Солженицына. - Когда Горбачев распустил ГУЛАГ, все мы очень радовались. И мы думали, что будем помогать только жертвам сталинского ГУЛАГа. На какое-то время, хорошо зная условия содержания в советских лагерях, очень радовалась, что у нас пенитенциарная система стала гораздо лучше. Совсем недавно я убедилась в том, что за последнее время она стала совершенно людоедской. Людоедской она стала потому, что управление лагерями отдали просто начальникам лагерей. Заключенные стали их рабами. Это недопустимо в нашей стране. Поэтому не могут заключенные обдумать, как Достоевский обдумывал. Это срочно менять.

- У Достоевского было более тяжелое сидение! - говорит Достоевский. - И голова все же работала!

- То, что Наталья Дмитриевна сказала, это правда, - замечает Путин. - У нас предостаточно проблем. Там просто, в известной степени, дело в материальной деградации. Это вопрос просто выделения средств на нормальное содержание. В заключении люди должны чувствовать себя людьми, с ними должны обращаться, как с людьми. И степень наказания должна соответствовать поступку.

Когда Путин заканчивает речь, к нему подходит Достоевский, хлопает его по плечу и что-то говорит. Путин ему отвечает: «Спасибо большое». Микрофон берет литературовед Игорь Волгин. Он жалуется, что литераторов нет в реестре творческих профессий, а писатели не получают пенсию и больничные. «В Советском Союзе существовали гарантии! - говорит Волгин. - А еще, второе. Мы переживаем духовный кризис. Когда я спрашиваю студентов, какие они толстые журналы знают, они отвечают - Playboy».

Путин просит Волгина вспомнить, что и в советское время не все было «нормально»: «Церковь согнали в подполье, священников под лед». «У нас пенсии нет!» - кричат из зала. К сцене выбегает поэт Андрей Дементьев и читает в микрофон стихи: «20 лет исполнилось России, / До чего отчизна молода, / Но откуда мудрость в ней и сила, / Если так малы ее года? / Я наивно думал, что Россия - / Это очень древняя страна. / Были у нее свои мессии, / И была великая война /». И еще: «Жили на ее земле когда-то / Пушкин, Достоевский и Толстой, / Но забыли умники про даты, / Те года оставив за чертой. / Не вписалось прошлое в айподы, / Не вместилась память в интернет». И прочее.

Вдова сына Бориса Пастернака, филолог Елена Пастернак цитирует родственника: «Писатели, не объединяйтесь, писателям нужно отдельное, свободное творчество»; теме всего мероприятия эти слова изрядно противоречат. Писатель Герман Садулаев с места кричит: «Страна без руля, отпустите президента!»

Путин слушает еще несколько благодарственных речей, зачитывает лермонтовское «Люблю отчизну я, но странною любовью» - и убегает со сцены. Достоевский спешит за ним."